Желтый металл. Девять этюдов - Страница 75

Район, в котором он работал, был исключительно сельскохозяйственный, в лесной, нечерноземной полосе, с небогатыми колхозами. Иван Окунев выполнял. В результате его выполнения уменьшилось количество скота вопреки удобствам лесных выпасов. Льняные клинья высасывали почву, которая не получала достаточного при тяжелых культурах удобрения. Директивный выбор, директивный срок, — удивительно ли, что урожайность всех хлебов падала. Население отливало. Уходило лучшее по силе, по энергии, а Иван Окунев думал, что сможет удержать людей административными мероприятиями. Он занимался механизацией хозяйства механически! Ему и в голову не приходило, что на небольших, в несколько гектаров, полях, заключенных в рамки хвойных лесов, торфяников, болот и неудобных земель, эта мощная техника совсем-совсем не то, что колонны тракторов и комбайнов на просторах Юга и Сибири!

Он знал наизусть нормы вспашки и уборки на машину. Нормы из года в год не выполнялись. Ему все равно: он «спустил» и «довел» директивы. С зависящими от него низовыми руководителями он знал один разговор, разновидность травли зайца борзыми: «Сниму. Привлеку к партийной ответственности. Отдам под суд».

В те годы, когда в головах молодежи начинается кипение благородных мыслей, в сердцах — благородных порывов, подростки Окуневы слышали в семье речи отца, полные бессознательного ханжества, и злую, но бессильную критику матери. А вне семьи, хотели они или не хотели, они наблюдали иную жизнь, к которой у них не было ключа. И все окружающее казалось им хуже, чем было на самом деле.

После семилетки Саня пошел в горный техникум, привлекаемый не стремлением к знанию, а практическим расчетом, основанным на где-то подхваченных разговорах о том, что техники-горняки зарабатывают не хуже инженеров. В сельское хозяйство его не загнали бы и дубиной!

Всезнающий отец подтвердил слухи о хорошей жизни горняков. Через два года за старшим братом последовал младший. Партия призывала укреплять горное дело, а Иван Окунев был не прочь поскорее избавиться от сыновей, в чем, всеконечно, он не признался бы и самому себе даже на смертном одре.

5

В той средней школе, где учились братья Окуневы, им жилось беспечально. Но вовсе не потому, что их папаша имел вес. Нет, Иван Окунев не собирался оказывать давление на преподавателей. Подобные рискованные шаги могли скомпрометировать его положение и были вне его стиля руководящей работы.

Дело в том, что результаты успеваемости учеников входили в число показателей района, а о показателях Иван Окунев заботился неустанно. Науки легко давались и Сане и Гане, ибо в их школе пригодность учителей измерялась успеваемостью учеников. Точнее сказать, отметками, выставляемыми в табелях.

Правда, заработать пятерку, даже четверку было делом нешуточным. Зато двойка, как бы в виде компенсации, выводилась с чрезвычайной неохотой. Двойка же, именуемая на школьном жаргоне «стойкой» (то-есть четвертная или годовая), стала и совсем чрезвычайным событием. Таков результат чрезмерно упрощенного взгляда на обучение, по которому неуспеваемость ученика объясняется целиком неспособностью преподавателей или, наоборот, учитель объявляется каким-то всемогущим.

Так или иначе, но уличив ученика, не выучившего урок, учитель «строжил»:

— Смотри у меня!.. На следующий раз я выставлю тебе двойку!

Ученик не верил. И правда, на следующий раз вместо обещанной двойки применялся выговор. Иногда давался приказ:

— Чтоб родители пришли!

Приходили или не приходили родители, учились или не учились уроки, за редчайшими исключениями и в четвертях и в году появлялись не двойки, а тройки, спасительные и для учителей и для учеников.

Если сказать по совести, братьям Окуневым и ловчить-то не приходилось. Ловчить ученикам типа Окуневых нужно было на четверку, на пятерку. Тут шли в ход и шпаргалки, и подсказки, и прочие исторические хитрости. Братья же удовлетворялись тройками. Переводной балл!

Помимо этой оригинальной соизмеримости учащего и учащегося, мальчики как-то очень рано, очень быстро сообразили, что закон об обязательном семилетнем обучении им на пользу. Ребята народ шустрый, и в школах редко что-либо, обсуждаемое в учительских, остается тайной. Школьники отлично знали, что при таком законе исключение за неуспеваемость есть великое событие. Школе придется объясняться в районе, дойдет до облоно, а там, глядишь, узнает и сам министр.

Братья привыкли к лени и к безответственности. Правда, Окуневых «прорабатывали» на собраниях довольно регулярно. Виновники старались не затягивать томительную процедуру и спешили дать торжественное обещание. У всех подводит животишки, у каждого найдется дело дома.

Так, незаметно и без участия чьей-либо направленно-злой воли, а единственно в результате формально-бюрократического подхода к явлениям живой жизни, славным мальчишкам и девчонкам внушался своеобразный цинизм. Сами по себе правильные общественные мероприятия, интересные, действенные методы общественного воздействия набивали оскомину с детства. Оскомина превращалась в вакцину. Некоторые, переболев, умели освободиться от опасной прививки. Другие оказывались более восприимчивыми. В дальнейшем рождалась формула: слушали, постановили…

Пока же в этой школе нахальная тройка растопырилась и, кроме своего собственного места, захватила еще три: двойки, знаменовавшей плохое знание, жирного кола — цены незнания — и древнего нуля, посредством которого беспощадные наставники старых лет свидетельствовали о полнейшей пустоте головы обучаемого. Эх, тройка, тройка!..